Лара не выдержала, жадно обернулась на дом, всем сердцем надеясь, что как только увидит что-то привычное – наваждение отступит.

Ей и правда стало как будто спокойнее, когда взору открылись знакомые каменные стены и красные башенки. И каменный Ворон на четырехскатной крыше, горделивый, всё видящий, всё понимающий.

А потом Лара тихонько ахнула и отступила назад – упав прямо в колючие объятья шиповника. Там, в верхнем окне круглой башни, стояла женщина и смотрела на Лару.

Именно, в башне – Лара убедилась в этом еще раз и судорожно сглотнула.

Не Дана, нет. Отсюда плохо было видно, но женщина определенно была светловолосой.

Наверное, Анна Григорьевна. Бог ее знает, как она забралась в башню, но… больше ведь некому.

«Говорят, у Мары тоже были светлые волосы, – больной занозой засела в голове ненужная мысль. – Но Мара умерла. Ее заживо сожгли в доме на окраине леса… До того, как она явилась на похороны хозяина этой усадьбы и положила ему в гроб мой медальон…»

– Мне это кажется, мне это только кажется… – вслух, как молитву, шептала Лара и еще добрые четверть часа не могла отвести взгляда от оконного стекла на верхушке башни.

До тех самых пор, покуда силуэт женщины со светлыми волосами просто не растворился в воздухе.

Уже начинало темнеть, когда Лара с грехом пополам, расцарапав руки и растрепав прическу, все же выбралась из зарослей шиповника.

И, хоть и обмирала ее душа, покуда Лара глядела на низенькую дверь у основания башни, она все-таки приблизилась. Суетливо огляделась по сторонам. Нет, двор был совершенно пуст, уже и рабочие во флигеле затихли.

Лара вынула из кармана заветный ключ и приставила к замочной скважине.

Вошел он как по маслу. Не потребовалось ровным счетом никаких усилий, чтобы он провернулся вокруг своей оси. Башня будто ждала Лару эти неполные двадцать лет. Оставалось лишь потянуть дверь, за которой прячется столько тайн… но Лара медлила.

«Вернусь сюда после ужина, – решила она. – Ежели мне ничего не помешает».

Лара повернула ключ снова, заперев дверь. Зябко передернула плечами и бегом поторопилась к основному входу. Возможно, она даже надеялась в глубине души, что ей хотя бы что-нибудь помешает.

* * *

Отговорку, чтобы не идти в башню тем же вечером, Лара действительно для себя нашла.

«Еще успеется, – думала она, не без опаски заглядывая в черные окна башни, – не последний же день я в усадьбе! Дождусь, покуда приедет Дмитрий Михайлович и уговорю его составить мне компанию. Или уговорю на то Джейкоба, когда помиримся».

К слову о Джейкобе – он действительно не явился позировать для Лары на следующее утро. Сдержал слово. Но к вечеру следующего дня оттаял: за ужином в Ордынцевской усадьбе собралась их обычная компания.

Даночка за тем ужином снова была бледна и печальна. Скучно ковырялась в восхитительном карпе в сметанном соусе, а на расспросы папеньки морщила носик и отвечала, что все хорошо. Впрочем, Лара не сумела припомнить ни единого раза, когда подруга была бы весела. В лучшие свои дни в усадьбе Дана лишь одаривала собеседников сдержанной улыбкой.

Лара же всем сердцем радовалась тому, что Джейкоб, несмотря на давешнюю их ссору, все же заехал в гости – и даже разговаривал с Ларой в обычном тоне. Пару раз сумел и пошутить.

«Неужто и впрямь он не равнодушен ко мне? Предпочел меня, простую девчонку, этой восхитительной Даночке?» – Лара то и дело искоса поглядывала на Джейкоба, покуда с аппетитом доедала карпа.

Вчерашние события и пережитый ужас успели потерять остроту – нынче все это казалось Ларе забавным приключением и только. Она даже собиралась со смехом поведать Анне Григорьевне, что видела ее в окне и приняла за привидение – и поведала бы, если б пришлось к слову.

Однако тем для разговора и без того хватало.

– Я не рассказывал вам, Ларочка, что давеча бывал в пансионате? – поинтересовался господин Ордынцев. – Искал Дмитрия Михайловича, дабы расспросить о расследовании.

– Ох, совершенно напрасно: господин Рахманов нынче в Тихоморске. – Лара прожевала еще один кусочек карпа и спросила как бы невзначай: – Удалось ли увидеться с Юлией Николаевной?

– Увы. Совершенно неуловимая женщина ваша матушка! Я и в первый-то раз, когда ваше письмо доставлял, с нею не свиделся, и теперь. Все в делах да заботах.

– Матушка много работают, – согласилась Лара и через весь стол потянулась, дабы подать Ордынцеву блюдо с картофельными пирожками. – Стаська нынче от Матрены гостинцы принесла. Ей-богу, вы таких чудесных пирожков в жизни не пробовали!

Подтолкнула Александру Наумовичу на тарелку парочку самых пышных и румяных, а потом проворно наклонилась подобрать его упавшую салфетку.

– Спасибо, дочка, – поблагодарил тот. – Я вашими с Матреной заботами, Ларочка, уж скоро в дверные проемы не пройду. Однако ж пирожки знатные – необыкновенно хороши!

– Пройдете-пройдете, вы мужчина хоть куда, – в тон ему рассмеялась Лара.

А на душе у нее сделалось необыкновенно тепло: милый Александр Наумович уже второй раз назвал ее дочкой. И теперь уж точно не оговорился, не спутал ее с Даной.

На подругу Лара старалась не поднимать глаза, однако отметила, что та, услышав про дочку, в рыбе перестала ковыряться вовсе. Совсем потеряла аппетит.

Ларе стало жаль ее. Захотелось хоть как-то развеселить – а то немногое, что веселило Дану, были наряды.

– Даночка, как ваше бальное платье? – спросила тогда Лара. – Пошито ли? Мое уж почти готово: Анна Григорьевна, не устаю вас благодарить за эту неземную красоту!

Не того эффекта ждала Лара. Даночка поглядела на нее, высоко и изумленно задрав брови. Как будто Лара предложила ей явиться на бал нагишом. А потом, справившись с чувствами, сказала:

– Напомню вам, Лариса, ежели вы забыли, что буквально на днях в пансионате произошло убийство. У нас траур. И все увеселения, разумеется, должны быть отменены.

В столовой сделалось очень тихо, и только тогда Дана продолжила ковыряться в рыбе. Лара же, Александр Наумович и Джейкоб недоуменно переглянулись. Даже Анна Григорьевна, самая близкая из присутствующих к покойной Щукиной, Даночку не поняла:

– Право, мне отрадно, что вы чтите память Ираиды Митрофановны, милая Даночка, но… никто из вас, господа, не был с нею знаком достаточно близко. Траур не обязателен, по моему мнению.

– Да уж, Даночка, траур – это слишком, – мягко заметил ее отец.

– Вовсе не слишком! – голос Даны зазвенел от обиды. – Это элементарные правила приличия. Жак! Хотя бы вы скажите что-то! Я не желаю участвовать ни в каких увеселениях!

Право, Лара и не думала, что в сдержанной холодной Дане может уместиться столько горячего гнева. Весь этот гнев она взглядом обрушила на жениха, за которым и осталось последнее слово – он хозяин бала.